Межкультурная коммуникация: направления и перспективы «Горячие точки» и универсальные стратегии в коммуникации русских и австрийцев
Статья посвящена межкультурной коммуникации. Рассматриваются «горячие точки» МКК, такие, как налаживание контакта, обращение и приветствие, согласие и отказ, выражение критики и комплименты. Также приводятся универсальные стратегии, помогающие в МКК: задавание вопросов, спонтанное непрошенное приведение фоновой информации, стратегии аргументации (рекомендуется, например, максимальная эксплицитность и избегание неточных указаний времени и дистанции и косвенных актов речи) и учет постулатов общения, равно как и правил вежливости и соблюдения статуса. Приводятся примеры из русско-австрийского общения. Подчеркивается необходимость межкультурной чувствительности (intercultural awareness) и – по возможности – переноса приобретенных в одной культуре навыков и знаний на другую.
Спецкурс «Культурное пространство Санкт-Петербурга» в практике обучения иностранных учащихся русскому языку
Предлагаемая лингвометодическая культурологически ориентированная модель обучения РКИ, разработанная на материале спецкурса и строящаяся на коммуникативно-интерактивной основе, дает возможность иностранным учащимся познакомиться с культурой Санкт-Петербурга и использовать полученные знания в межкультурной коммуникации.
Отношения с официальной советской литературой у Сергея Довлатова, которому 3 сентября исполнилось бы 65 лет, не складывались. Его рассказ на унылую производственную тему, в котором все равно был с десяти шагов виден удивительный стиль, был однажды напечатан в журнале «Юность». Я даже помню этот номер литературного ежемесячника, у которого был огромный тираж. Над текстом была помещена фотография автора: красивое лицо молодого мужчины - тогда еще без фирменной бороды - в облике которого, в полном соответствии с фамилией, и в самом деле было что-то восточное. Потом на этот опыт в жанре советской литературы Сергей Довлатов отзовется брезгливой автоэпиграммой: «Портрет хорош, годится для кино, / Но текст - беспрецедентное говно».
Даже в Эстонии, где пресс цензуры был не так силен, как в других республиках Союза, у Довлатова рассыпали набор книги рассказов. Спустя несколько лет писатель эмигрировал в Америку, где начали одна за другой выходить книги, а его рассказ был напечатан в «Нью Йоркере».
Кажется, в воспоминаниях Константина Паустовского можно найти такой эпизод: оторвавшийся от письменного стола Исаак Бабель плачет. От усталости. Несколько часов кряду он перекаливал и гнул слова русского языка, придавал им форму, которая бы его удовлетворила и создавала бы ощущение легкости и неповторимости, заставляющей читателя смаковать бабелевское повествование. Довлатов не похож на Бабеля, их все-таки разделяет несколько десятилетий. Но, пожалуй, в русской литературе нет более схожих друг с другом писателей по их отношению к стилю, по яростной и мучительной работе над словом, как бы банально и пафосно это не звучало.
У Довлатова на читателя работает все: абзацы, отсутствие буквенных повторов в начале слов, помещающихся в одно предложение, многоточия. Способность в одно короткое предложение загнать несколько слоев смысла. И, разумеется, феерический юмор, где больше горечи, чем веселья. Что, собственно, и заставляло благодарных читателей заучивать довлатовские фразочки наизусть, как когда-то Ильфа и Петрова, но не привлекло к нему по-настоящему массового читателя. Довлатов - все-таки писатель для интеллигенции, реалии его рассказов ближе тем, кто жил в Советском Союзе в 1970-е или в эмиграции в 1980-е.
Эмигрантский период Сергея Довлатова интересен не только тем, что писатель обрел свободу, начал печататься, превратился в объект восхищения и почитания, а затем стал знаменитостью в позднем Советском Союзе. В Америке писатель раскрылся в еще одной своей ипостаси - журналистской и редакторской. Довлатов и был замечательным журналистом - в границах дозволенного в советской прессе. Но его газетные колонки и радиоскрипты 1980-х - та высота в русской журналистике, взять которую едва ли кому-нибудь удастся.
В газете «Новый американец», которую Довлатов редактировал, писатель, абсолютно чуждый пафоса и дидактики, стал еще и учителем демократической журналистики. Ему приходилось «выражать» позицию редакции, вступать в полемику с нетерпимыми конкурентами из «Нового русского слова» и в диалог с весьма многообразным и многосложным читателем «третьей волны» русской эмиграции. В колонках, которые теперь изданы в России отдельной книгой («Речь без повода... или Колонки редактора»), он учил и читателя, и конкурентов, и своих сотрудников, и себя самого жить в условиях свободы:
«Я часто вспоминаю лагерную зону под Иоссером. Перекур на лесоповале. Потомственный скокарь Мурашка рассуждает у тлеющего костра:
- Хорошо, начальник, в лагере! Можно не думать. За нас опер думает...
А теперь мне хочется задать читателям вопрос:
- Не уподобляемся ли мы этому тюремному философу? Живем мы или тянем срок?».
Как-то няня моего младшего сына, бывший преподаватель русского языка и литературы в школе, подошла к книжной полке, и, обнаружив два десятка книг Довлатова и о Довлатове, спросила:
- А Довлатов он кто - классик или современник?
Честно говоря, я не нашелся, что ответить.
Сергею Донатовичу Довлатову, великому русскому писателю, который не дожил до своего 49-летия и которому сейчас исполнилось бы 65 лет, эта история понравилась бы...
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
