Межкультурная коммуникация: направления и перспективы «Горячие точки» и универсальные стратегии в коммуникации русских и австрийцев
Статья посвящена межкультурной коммуникации. Рассматриваются «горячие точки» МКК, такие, как налаживание контакта, обращение и приветствие, согласие и отказ, выражение критики и комплименты. Также приводятся универсальные стратегии, помогающие в МКК: задавание вопросов, спонтанное непрошенное приведение фоновой информации, стратегии аргументации (рекомендуется, например, максимальная эксплицитность и избегание неточных указаний времени и дистанции и косвенных актов речи) и учет постулатов общения, равно как и правил вежливости и соблюдения статуса. Приводятся примеры из русско-австрийского общения. Подчеркивается необходимость межкультурной чувствительности (intercultural awareness) и – по возможности – переноса приобретенных в одной культуре навыков и знаний на другую.
Спецкурс «Культурное пространство Санкт-Петербурга» в практике обучения иностранных учащихся русскому языку
Предлагаемая лингвометодическая культурологически ориентированная модель обучения РКИ, разработанная на материале спецкурса и строящаяся на коммуникативно-интерактивной основе, дает возможность иностранным учащимся познакомиться с культурой Санкт-Петербурга и использовать полученные знания в межкультурной коммуникации.
Татьяна Толстая: написать успешный русский роман для американцев можно
03.05.2007
Каждый раз, когда Татьяна Толстая навещает Америку, мы встречаемся, чтобы поговорить — в том числе и в эфире — о самых разных, но одинаково волнующих нас аспектах литературной жизни по обе стороны океана.
На этот раз Татьяна приехала в Штаты в связи с выходом ее очередной книги «Белые стены». Этот изящный том в блестящем, как всегда, переводе лучшей (это мнение не только мое, но и критиков «Бук ревью») переводчицы с русского языка Джеми Гамбрелл (Jamey Gambrell), объединил под одной обложкой роман «Кысь» с лучшими эссе Толстой.
Естественно, что наш разговор начался с американских читателей и издателей. Добавлю, что, воспользовавшись первым за всю эту дикую весну теплым днем, мы устроились на скамейке в Центральном парке, но даже безукоризненная погода не придала благодушия моей азартной собеседнице.
— Татьяна, мне хотелось бы поговорить сегодня с вами о феномене русской литературы в Америке. Мне кажется, существует довольно любопытный факт: писатели, которые пользуются популярностью в Америке, совсем не обязательно пользуются популярностью в России. Я имею в виду русских писателей. Например, один из самых ярких писателей, который пользуется большим успехом сегодня в американской книжной среде, это Гарри Штейнгарт (Gary Shteyngart), который, с большим успехом, напечатал две книги в Америке и книгу, которая, насколько я знаю, вышла в России, и была никем не замечена. Как вы объясняете такую разницу восприятия? Чего американская публика ждет от русского писателя, скажем так?
— Вот это хороший вопрос, чего она ждет. Дело в том, что мой очень небольшой опыт в этом отношении заключается в том, что американцы чего-то ищут в русских писателях, какого-то текста о России, и, по-видимому, имеют заранее свое мнение о том, каким должен быть этот текст, но не сообщают нам об этом. Ко мне обращался мой издатель несколько раз, когда я жила здесь, с просьбой составить список книг, которые необходимо издать в Америке. И я, с энтузиазмом идиотки, составляла ему эти списки: те вещи, которые были интересны и популярны у нас, и показывали Россию и то, что в ней происходит, с самых разных сторон. «Да», — говорили мне, и исчезали с этим списком навсегда. А через год-два с тем же энтузиазмом заказывали, и я, уже с поблекшим, но, тем не менее, энтузиазмом, составляла этот список, и происходило то же самое.
— И как вы это объясняете?
— Не знаю. Они хотят чего-то другого. Вот эта тема уже прошла, эта тема занята, эти вещи уже описаны, и теперь вот та страна, в данном случае, Россия, должна прорваться с чем-то, что побьет, как козырной туз, в этом сезоне изданные произведения. А это должно быть, например, что-то более яркое и интенсивное, следующее тем же американским хитам. Все то, что однодневное и скоро умрет, все то, что совершенно не обаятельно имеет литературные достоинства, а глубины там быть не должно. Это яркий комикс, нечто очень быстрое, клиповое. Вот этого они ждали. А наши писатели, те, кого я за людей считаю, а не за рекламодателей, они такого не пишут.
— Как вы считаете, можно написать успешный роман специально для американцев?
— Да, я думаю, можно. Просто для этого нужно изучить издательское поле, посмотреть, что идет и покупается в Америке, что обсуждается. Потому что критики, безусловно, создают напряженность этого поля. И изучив все это, можно быстро приспособиться и этого козырного туза выдать. Но, я думаю, горе тому, кто пойдет по этой дорожке, потому что это будет чисто коммерческое предприятие.
— Другой вопрос. Мне всегда кажется, что западному человеку всегда нравится именно то, чего он ждал от России.
— Вот не далее как вчера, в Филадельфии, сижу я и какой-то американец. Он представляет: вот, русская литература… и шутка такая дальше идет: «И для вас, дорогие читатели в конце беседы мы приготовили по стопочке водки. Ха-ха-ха!». Почему первое, что думают о России, это водка? Из какого 18-го века, от каких гусаров на каких тройках идет это кретинское представление?
— А как вы думаете, когда американские писатели оказываются в России, они испытывают примерно те же ощущения, что и вы?
— Может быть. Но я знаю, что с американцев, если они достаточно умны и внимательны, скоро спадает эта первоначальная шелуха с глаз, какая-то пелена. Во-первых, они начинают видеть, что русские не такие, какими американцы их себе воображали, во-вторых, они ошарашены и потрясены русским поведением. То есть хлопаньем по плечу, говорением: ты зачем этот галстук надел? Он тебе не идет, ты другой надень. То есть, залезанием в частное пространство, по которому никто никогда не лазил. А тут — пришли, расположились, чемоданы открывают… Ужас какой! И когда он начинает воспринимать нашу жизнь как абсолютно захватывающую, завораживающую, потому что то, что делает наша жизнь с американцем и другим с цивилизованным человеком, именно под корой цивилизации человеком, она освобождает его от неврозов, она открывает все те закупорки, которые держали его неврозы социальные, и которые позволяли ему выжить в этом мире. Это, я думаю, как человеку XIX века, который попадает на пляж 50-х годов XX-го. Оказывается, можно снять жилет, отложить трость, вынуть монокль и просто счастливо брызгаться в этой воде. Я уже не говорю о пляжах нудистов.
— Татьяна, раз уж мы заговорили о таком сравнительном страноведении, на днях на первой полосе «Нью-Йорк Таймс» была опубликована заметка о том, что в России, на русском радио, принята директива изображать Америку, как врага. Так, во всяком случае, пишет «Нью-Йорк Таймс». Вы долго жили в Америке, как вы думаете, кто к кому как относится: американцы к русским хуже, чем русские относятся к американцам, или лучше?
— Я знаю про эту директиву. Она только что прошла, и я успела прочитать в интернете сообщения людей, которые на этом радио работали. Там черти что происходит. Потому что если мы полагали, буквально неделю назад, что нас цензура совершенно заела, то с этой директивы это вообще… Там же такие вещи: Америку изображать как врага, 50 процентов новостей обязательно должны быть позитивными, и вот вам, дорогие, черный список: этих людей не упоминать и эфир им не давать. Кто относится хуже? Мне кажется, что интеллигентные люди относятся к Америке хорошо. Они, может быть, в каких-то иллюзиях находятся, но очень хорошо в этих иллюзиях быть, они, эти иллюзии, снимают пелену недоброжелательного отношения. Ездят туда-сюда, прекрасно знают, что такое американцы, немножко над ними смеются, а так — чудные люди. А народ никогда американцев не видел, а Америке не был, не видел, и, поэтому, ему снова предоставляется такой уютный образ врага. А враг — кто? Как со времен Алексея Михайловича — он на западе, там, где солнце садится, там мир мертвых, оттуда все зло идет, там холодно, там царя подменяют, если царь туда едет. Короче говоря, у нас снова вводятся архетипы, на которые народ, безусловно, клюнет. Народ-то у нас не резко ненавидит тех же американцев, а так, вяло. Он просто снова будет считать, что Америка — враг.
— А американцы к русским?
— Американцы, поразительным образом, не обучаются. Они, как и все другие европейцы, это просто такая западная особенность, которую я наблюдаю, они все время запрашивают разные сведения о русских. Меня, как русского человека, они спрашивают о том, о сем, подойдет и 3-4 вопроса задаст, потом еще, потом еще, потом еще. И все они получают ответы. Но они не получают подтверждения каким-то своим неврозам. Если бы я сказала им: да, снег, медведи, водка, они успокоятся. Все в порядке, мир проверен. Солнце держится? Держится. Луна на месте стоит? Стоит. Деревья вросли в землю? Вросли. Ну, можно спать дальше. А Россия непредсказуема по тем линиям, которые они запрашивают. Они не могут, не хотят или им некогда (не знаю, в чем дело), попробовать понять, что Россия держится немножко на других китах и черепахах, нежели западный мир. Русские люди, очень общо говоря, понимают ту логику, по которой построено западное общество, а также то нелогическое образование, на котором построено русское общество. Это даже не то, что Европа-Азия. Это Европа Плюс такая. То есть, русские люди находятся в положении, что они могут понять и то, и другое. А западное общество находится в таком положении, что оно может понять только свое устройство. А русский вот этот плюс дополнительный они понять не могут, у них нет какой-то когнитивной базы, чтобы это понять. Это надо, по-видимому, не на уровне коры головного мозга понимать, а на уровне непосредственно данных ощущений, на уровне более глубоком, на животном уровне надо понимать.
— Татьяна, получается, что нет никакой перспективы взаимопонимания?
— Перспектива, я думаю, такая. Я думаю, что когда сменится правительство и у вас, и у нас, и придут более вменяемые люди, которые будут понимать, что мы на самом деле никуда не денемся с глобуса, мы две огромные страны, пусть мы немножко покусываем друг другу бока, но мы две огромные страны, которые, в сущности, находятся в одинаково угрожаемом положении от гораздо более страшных сил, которые, действительно, разрушат или хотят разрушить и западную цивилизацию, и нашу робкую цивилизационную пленку, которая есть. Вот понять бы это дурням этим, и было бы совсем хорошо.
