Межкультурная коммуникация: направления и перспективы «Горячие точки» и универсальные стратегии в коммуникации русских и австрийцев
Статья посвящена межкультурной коммуникации. Рассматриваются «горячие точки» МКК, такие, как налаживание контакта, обращение и приветствие, согласие и отказ, выражение критики и комплименты. Также приводятся универсальные стратегии, помогающие в МКК: задавание вопросов, спонтанное непрошенное приведение фоновой информации, стратегии аргументации (рекомендуется, например, максимальная эксплицитность и избегание неточных указаний времени и дистанции и косвенных актов речи) и учет постулатов общения, равно как и правил вежливости и соблюдения статуса. Приводятся примеры из русско-австрийского общения. Подчеркивается необходимость межкультурной чувствительности (intercultural awareness) и – по возможности – переноса приобретенных в одной культуре навыков и знаний на другую.
Спецкурс «Культурное пространство Санкт-Петербурга» в практике обучения иностранных учащихся русскому языку
Предлагаемая лингвометодическая культурологически ориентированная модель обучения РКИ, разработанная на материале спецкурса и строящаяся на коммуникативно-интерактивной основе, дает возможность иностранным учащимся познакомиться с культурой Санкт-Петербурга и использовать полученные знания в межкультурной коммуникации.
55 лет назад в Великом Новгороде во время раскопок была найдена самая первая берестяная грамота. Нынешним летом, в очередной археологический сезон, массив писем, нацарапанных на изнанке березовой коры, пополнился тремя новыми образцами, относящимися ко второй половине XI века. Таким образом, к сегодняшнему дню ученые располагают уже 959 новгородскими грамотами.
После того, как находки этого лета удалось расшифровать, в переполненной аудитории филологического факультета МГУ, где ни в проходах, ни на подоконниках свободного местечка не осталось, о трех вновь обретенных текстах доклад прочитал академик Зализняк, участник археологической экспедиции и авторитетнейший знаток древнерусской письменности.
Большая удача, говорит Андрей Зализняк, когда попадается целая грамота, чаще — фрагментированная. Вот и одна из находок этого лета оказалась с утратами: «Грамота попала в пожар, но не целиком. Можете себе представить! Часть грамоты сгорела, а часть — нет. Выгорела некоторая часть, и даже не с краю, а в середине грамоты. Наш замечательный реставратор Владимир Иванович Поветкин восстановил всю картину, как это могло быть. Мы теперь прекрасно знаем, что к моменту, когда случился пожар, грамота уже некоторое время была брошена и лежала в земле, и ее заносил культурный слой — пыль, грязь, мусор. В этом культурном слое она лежала рулончиком, который только верхним своим краем торчал над уровнем земли. И все, что торчало над уровнем земли, сгорело».
Когда рулончик свернувшейся бересты распрямили, оказалось: в каждой строке выгорело от 5 до 8 букв. Андрей Зализняк признается: «Вообще говоря, лакуны так велики, что было первое впечатление, что она не прочтется никогда. Это, конечно, очень много, если там до 8 букв потеряно в каждой строке. Однако, бились мы, бились, немало времени на это потратили, но сейчас имеем некоторые идеи на этот счет».
«Некоторые идеи» — это слишком скромно сказано. Грамота, в которой уже много веков назад были утрачены отдельные части слов, реконструирована и расшифрована полностью! В ней один новгородец жалуется другому: «вот конфисковали у меня кобылу, а я не виноват» и предлагает оштрафовать обидчика на 3 гривны. И вот какой эксперимент провели ученые.
«Получилось так удачно, — рассказывает Андрей Зализняк, — что задание по расшифровке этой грамоты основные, так сказать, работники лингвистической экспедиции — Алексей Алексеевич Гиппиус и я получили совершенно раздельно, и были при этом отделены друг от друга географически. Поэтому никак не могли влиять друг на друга. И приняли такое решение: то, что в конъюнктурах совпадет буква в букву, то и будет принято за истину. Так вот, первые две строки у нас совпали буква в букву!»
Благодаря чему возможен не только перевод текста на современный язык, но и восстановление утраченных букв и слов? Прежде всего — благодаря доскональному знанию исторической грамматики, лексических особенностей древнего новгородского диалекта, сопоставлению с другими берестяными грамотами, ну и интуиции ученых, разумеется. Впрочем, самые первые слова текста прочлись легко. Это так называемая адресная формула. В берестяных грамотах традиционно указывали, от кого послано письмо и кому оно адресовано. Так вот, одного звали Станигость, другого Олуча. Написано: от Станигости к Олучи. Что за имена такие? Станигость, говорит Андрей Зализняк, встретилось в первый раз. Ни в каких известных лингвистам письменных источниках оно до сих пор не упоминалось. Также как и имя ШЕВКО из другой находки этого лета.
«Хотя Шевко имя более простое, — сообщает ученый. — Одно из производных от него известно всем — Шевченко, конечно. Так что, можно сказать, Шевко, это такой дальний его предок».
Но вернемся к бедолаге Станигостю, у которого отняли кобылу. Имя это, говорит академик Зализняк, дохристианское, языческое: «Станигость состоит из элементов, каждый из которых хорошо известен, потому что есть Станислав, есть Станимир и так далее. На "-гость" тоже довольно много имен есть — Войгость есть, Домогость. Но такого сочетания нет, и даже как будто бы по первой проверке в хороших чешских и польских фондах тоже буквально Станигостя нет. Сама идея, тем не менее, понятна».
Имя Олуча вызывает у лингвистов куда больший интерес: «Имечко, надо сказать, выдающееся, много, более ставящее задач, чем наш Станигость, при всей изысканности Станигостя. Что же такое Олуча?» — задает риторический вопрос ученый
Удивительно, но это — производное от слова Олух. Бранное сегодня, прежде оно было уменьшительной (говоря научным языком, гипокаристической) формой почтенного христианского имени.: «Олух — это гипокаристическое имя с гипокаристическим суффиксом -х-, который часто используется — какой-нибудь Ванюха и прочее. Ровно это же -х- от более полного христианского имени. Какого? Олуферий».
Как это всегда бывает при образовании уменьшительно-ласкательной формы имен, часть звуков от этого «Олуферий» была отсечена, а часть преобразовалась за счет добавления суффикса, что тоже в русском языке — дело обычное. Вот этот ряд суффиксов.
«-х-, -ш-, -н-. Там какая-нибудь Маня, Маша, Ванюха, Саша и так далее. Все решительно так устроены. От Марии отсекается все, кроме "Ма-", и к "Ма-" добавляются вот эти суффиксы. Ровно так устроены тысячи имен в русском языке.
Олух — это, кстати, вариант, который сейчас в современном языке ушел, а именно вариант без "а" конечного. Современный русский язык решительно предпочел эмоциональные варианты, окрашенные с "а" — Аня, Маша, Саша, Тата и так далее, чтобы оканчивалось на "а", независимо от пола. В древности не было этого ограничения. Могли быть варианты с "а" или без "а". Мог быть какой-нибудь Петруха и Петрух, Олуха и Олух, Петруша и Петруш. Так вот Олух — это типичное образование».
Это уж потом, утверждает Андрей Зализняк, слово «олух» стало синонимом дурачка: «Бывает, что каким-нибудь именам не повезет, и они становятся символом какой-нибудь дряни».
Прекрасное имя Дуня. Но «пустили Дуньку в Европу» звучит уничижительно. А с именем Параша лагерный жаргон ХХ века обошелся совсем уж безжалостно. Та же участь постигла и Олуха. Между тем, герой новгородской грамоты, живший около 800 лет назад, был вполне уважаемым человеком, высокопоставленным лицом, ведь Станигость к нему обращается за разрешением имущественного спора. И еще: в то время христианские имена носили только представители знати. Но не странно ли, что в официальном, по сути, письме фигурирует уменьшительная форма имени, а вовсе не Олуферий?
«Этого ограничения совершенно не было, — утверждает Андрей Зализняк. — Прекраснейшим образом эти уменьшительные употреблялись применительно к кому угодно и не считались оскорбительными. Новгородская летопись многих посадников называет именами уменьшительными. Посадник этого времени называется Гюрята, то есть что-то вроде Юрочка сейчас бы это звучало. Вещь по нынешним временам этически немыслимая, но тогда совершенно допустимая».
Но был ли адресат грамоты действительно Олухом? В тексте то явственно процарапано Олуча: «Олуча — это точно такое же образование с другим суффиксом, который реже, чем -х-, чем -ш- и -н-, но тоже бывает. У нас, например, есть такой персонаж в берестяных грамотах — Лихоча», — говорит ученый.
А полное его имя было Лихослав. Еще в одном тексте встречается Ивач (от Иван, как нетрудно догадаться). Кстати, похоже, вот этот суффикс -ч- на месте другого был свойственен древнему новгородскому диалекту. Среди трех находок последнего археологического сезона есть текст, где «лукошко» написано как «лукончо». Вообще-то, здесь речь идет не о грамоте: «Потому что реально это не специальный кусок бересты, посланный в виде письма, а надпись на донце берестяного лукошка. Строго говоря, неизвестно — на донце или на крышке. По этому поводу идет спор».
Ну, это не так существенно. Куда важнее, что двустрочная надпись на деревянном овале полностью сохранилась. Имя владельца (или владелицы, это неясно) — Войбуда. Писал уже упоминавшийся Шевко. Перевод же (правда, несколько упрощенный) звучит так: «Войбудино лукошко. Кто его заколдует, да проклят будет. А писал Шевко». Для Андрея Зализняка в этой надписи немало ценной информации. Здесь все слова безупречны с точки зрения требований общерусской грамматики, но вот этим диалектным «лукончо» автор себя выдал: «Если бы не это "лукончо", мы не знали бы, это новгородец писал или не новгородец. Практически во всех случаях, где разница между диалектами могла бы сказаться, он аккуратно выбрал наддиалектные русские формы. Это таки новгородец, который считал нужным писать в наддиалектной форме. По этому поводу сразу замечу, вещь, которую мы уже знаем, когда заходим в зону ранних грамот. XI век — век, когда процент грамот, написанных не по-новгородски, а наддиалектным способом, сильно возрастает. Кроме того, безусловно, возрастает в грамотах по содержанию своему или по авторам, так сказать, приближенных к князю. По-видимому, причин было две: одна, что человек мог дольше стараться, если он находился в этой ситуации, а вторая, что в это время в Новгороде еще было межпровинциальное общение широко распространено, то есть людей южного происхождения было достаточно много. В особенности много их, наверное, было в окружении князей, которые, как известно, имели резиденцию все-таки в Киеве, а не в Новгороде, и приводили своих людей, когда оказывались в Новгороде», — заключает Андрей Зализняк.
А в XII веке древненовгородский диалект уже стал господствующим.
