Межкультурная коммуникация: направления и перспективы «Горячие точки» и универсальные стратегии в коммуникации русских и австрийцев
Статья посвящена межкультурной коммуникации. Рассматриваются «горячие точки» МКК, такие, как налаживание контакта, обращение и приветствие, согласие и отказ, выражение критики и комплименты. Также приводятся универсальные стратегии, помогающие в МКК: задавание вопросов, спонтанное непрошенное приведение фоновой информации, стратегии аргументации (рекомендуется, например, максимальная эксплицитность и избегание неточных указаний времени и дистанции и косвенных актов речи) и учет постулатов общения, равно как и правил вежливости и соблюдения статуса. Приводятся примеры из русско-австрийского общения. Подчеркивается необходимость межкультурной чувствительности (intercultural awareness) и – по возможности – переноса приобретенных в одной культуре навыков и знаний на другую.
Спецкурс «Культурное пространство Санкт-Петербурга» в практике обучения иностранных учащихся русскому языку
Предлагаемая лингвометодическая культурологически ориентированная модель обучения РКИ, разработанная на материале спецкурса и строящаяся на коммуникативно-интерактивной основе, дает возможность иностранным учащимся познакомиться с культурой Санкт-Петербурга и использовать полученные знания в межкультурной коммуникации.
Директор Музея русской водки Александр Никишин выпустил книгу «Водка & Сталин»
Книга Александра Никишина «Водка & Сталин» не совсем о Сталине. Но именно при Сталине был отменен «сухой закон» еще 1914 года, при Сталине водка вернулась в армейский рацион и при нем же на нынешнем знаменитом заводе «Кристалл» разливали бутылки с зажигательной смесью, которыми советские солдаты встречали немецкие танки под Москвой.
Писатель Александр Никишин, он же директор Музея русской водки, выпустил книгу «Водка & Сталин». Примечательно, что разговор с Александром я начал с ошибки и ту же был разоблачен.
— Ваша книга «Сталин & Водка » первая в серии «Тайны русской водки».
— Книга называется «Водка & Сталин» — это тема водки во времена Сталина, а не о пристрастиях Сталина. С 1920 года по 1953 год история нашего напитка, а также мировой процесс. Книга, действительно, первая в теме «Тайна русской водки». Вторую сейчас пишу, называется она «Водка и Горбачев». Очень тяжело писать. Со сталинской темой проще, там — по архивам, по воспоминаниям. А здесь — ты сам все видел, сам все это переживал.
— Возвращаясь к этой книге «Водка & Сталин», что главным было для вас в этой теме?
— Маленький такой фрагментик из гигантской истории. Водке свыше пятисот, почти шестьсот лет, и те двадцать лет, о которых я пишу, это просто капля в море. Когда государство сильное (я сейчас не вдаюсь в какие-то аспекты — диктатура, не диктатура), оно имеет возможность контролировать, в том числе, и потребление, и производство алкогольных напитков. Что, скажем, сейчас происходит, говорит о слабости государства. Как бы ни говорили о том, что сильная власть, сильные политики у власти, но если сравнивать сегодняшний период развития водки и то, что было пятьдесят лет назад, это, конечно, две большие разницы. То есть при Сталине, конечно, контроль был жесточайший, и пили намного меньше. Сталин умер, оставив нам 3,5 литра на человека в год. Сейчас пьют 17-20, то есть мы приближаемся к пороговой цифре в 25 литров на человека в год. А это уже означает, что 18 процентов нарождающегося населения могут стать дебилами. Для меня политические темы менее интересны, мне интересны исторические аспекты. Но политика все время вмешивается. Сталин отменил «сухой закон» Ленина только потому, что не было средств на индустриализацию. Политбюро, друзья его, коммунисты, они, конечно, его критиковали, потому что получается забавно: Америка, такой классовый враг, с которой CCCР борется, у них «сухой закон», а СССР, где провозглашаются какие-то новые подходы к жизнедеятельности, социума, что пить нельзя, пить — это вставать на тропу контрреволюции, — и здесь, наоборот, отменяют сухой закон. Вот в этом получается для коммунистической России некий откат назад. И как выкручиваться из этой ситуации — это очень интересно.
— Одна из важнейших тем вашей книги — это то, что вы называете утратой для России будущего бренда — самого слова «водка», который фактически должен был бы быть российским национальным брендом.
— А это смотря о какой части света говорить. Потому что, скажем, в Америке, когда говорят «Смирнофф» (Smirnoff) — имеют в виду водку, а «Смирнофф» ушел из России как раз после революции, некий такой глобальный бренд, олицетворяющий царскую империю, олицетворяющий мощь, в том числе, ликероводочной отрасли. А после революции, когда все национализировали, плюс еще продолжался сухой закон, ленинский, как-то о марках думали меньше всего. И вот эта марка оказалась сначала в Константинополе (сын Смирнова иммигрировал вместе с белой армией), потом в Париже, потом он отдал ее в лицензию американцам в 1933 году. В 1934 году он умирает, и американцы продолжают ее выпускать. И, в общем-то, ничего страшного не произошло, потому что Россия, СССР не нуждался в брендах. Ну, была марка — «водка», и больше ничего. Советской власти не было надобности рекламировать, и бренды создавать тоже не обязательно. То, что появилась «Столичная», это некий такой не самый главный фактор. Для экспорта нужно было какую-то марку создать, и ее создали в 1940-е годы.
А по большому счету для простого человека, для рабочего класса что «Смирнофф», что просто водка, нужды такой не было, поэтому никто и не задумывался, ушел «Смирнофф» за границу, не ушел за границу. Другое дело, что американцы — люди подкованные в бизнесе, и они смогли из этой марки сделать нечто такое, что действительно охватило всю цивилизацию. Сейчас «Смирнофф» — самая продаваемая водка в мире, 1,5 миллиона бутылок в день продают они по всему миру. И как только Запад увидел, что русские, СССР не очень-то по этому поводу беспокоятся, началось уже дальше огромное количество западных псевдоводок, которые сейчас достаточно активно захватили рынок, где нам уже и места нет практически. И немецкие водки, и финские водки, и шведские, и колумбийские, и каких только нет — это уже период после смерти Сталина. И я не знаю, вполне возможно, что во времена его правления, может быть, этого бы и не произошло из-за нежелания иметь какие-то проблемы с СССР. Во времена Ельцина возникла тема — вернуть «Смирнофф» России. Ельцин кулаком стучал по стулу, Черномырдин с Гором пытался договориться, что давайте по-хорошему, пусть она будет такая общая — русская и американская — марка, но тоже дальше слов это не пошло.
И, черт его знает, насколько в то время нужно было защищать водку. Мы ее и не экспортировали при Сталине, по большому счету, надо было насытить собственный рынок. А вот уже когда появляется «Столичная», когда появляется дистрибуция, но не наша опять же, как «Столичная» завоевала мир, то мы поменяли нашу водку на пепси-колу. Американцы построили заводы по производству пепси-колы, а мы им отдали на дистрибуцию «Столичную». И они, в общем-то, ее двинули. И вот тогда стало понятно, что бренд и творчество дают большие деньги. Сейчас, скажем, какая-нибудь там французская водка «Грей Гус» («Серый Гусь», Grey Goose) — марка может стоить 2 миллиарда долларов.
А по большому счету СССР не нуждался во времена Сталина в каких-то марках. Нужно было восполнить этот вот возникший финансовый пробел, никто же кредитов не давал советской власти, и Сталин сказал: «Лучше изваляться в грязи, выпустить водку, дать народу…» Но опять же говорить о том, что все было плохо с водкой при Сталине, не очень правильно, потому что страх был достаточно большой — лишиться работы, попасть в лагеря, и повального пьянства не было. Оно появилось после войны, когда вот эти «наркомовские сто граммов» стали традиционными для солдат, для офицеров воевавших, и они вернулись домой и уже не могли себя идентифицировать без этого дела, без выпивания, без водки на столе.
— Что, по-вашему, может стать самой главной мерой для выправления ситуации? Огромное количество брендов, огромное количество названий, марок, поддельные напитки, и вообще это сегодня одна из самых больных тем. Вот в идеале к чему нужно двигаться — к монополии, как призывают многие члены правительства российского, или, наоборот, к антимонопольным каким-то законам?
— Ну, монополия — это хорошо. Многие цивилизованные страны через это прошли — и Финляндия, и Швеция, Норвегия… Но монополию, как правило, делают люди, которые что-то понимают в том, что они делают. Скажем, монополия в России во времена Николая Второго, это монополия Сергея Витте — это была грандиозная государственная программа, в разработке монополии участвовали и наркологи, и врачи, и деятели культуры, Менделеев возглавлял, Сеченов, Павлов. А наши люди, которые занимаются водкой, боюсь, что они не способны осмыслить эту тему. Она настолько глобальна, что так вот запросто… А я уверен, что они будут делать запросто, а это приведет к очередному коллапсу, как это было во времена Горбачева, к сожалению. Тема не очень простая, и ее решать, конечно же, невозможно чисто чиновничьими какими-то, административными мерами. Общество должно понять, что надо пить меньше, пить надо по-другому. Должна быть мода на непьющих людей, мода должна быть на умение красиво за столом сидеть. А это не прививается. И нынешнему молодому поколению это тоже не прививается, потому что никто этим не занимается.
Сложно говорить о том, что принимать. Хорошо, монополия, но кто ее проведет? Боюсь, что это кончится оттоком определенных средств откуда-то и притоком куда-то, знаете, как это всегда у нас бывает. Монополию должны делать люди, которые меньше всего думают о собственном кармане. Такие были в России, вот тот же Витте как-то сумел избежать издержек власти, когда несут большие деньги — и человек берет. Он отказывался от многого, в том числе, и от алкогольных денег, когда противники монополии предлагали ему не проводить ее, например. А такие люди сегодня, мне кажется, не существуют.
— Не то что не выросли, но еще и не родились.
— Еще не родились, да…
