Межкультурная коммуникация: направления и перспективы «Горячие точки» и универсальные стратегии в коммуникации русских и австрийцев
Статья посвящена межкультурной коммуникации. Рассматриваются «горячие точки» МКК, такие, как налаживание контакта, обращение и приветствие, согласие и отказ, выражение критики и комплименты. Также приводятся универсальные стратегии, помогающие в МКК: задавание вопросов, спонтанное непрошенное приведение фоновой информации, стратегии аргументации (рекомендуется, например, максимальная эксплицитность и избегание неточных указаний времени и дистанции и косвенных актов речи) и учет постулатов общения, равно как и правил вежливости и соблюдения статуса. Приводятся примеры из русско-австрийского общения. Подчеркивается необходимость межкультурной чувствительности (intercultural awareness) и – по возможности – переноса приобретенных в одной культуре навыков и знаний на другую.
Спецкурс «Культурное пространство Санкт-Петербурга» в практике обучения иностранных учащихся русскому языку
Предлагаемая лингвометодическая культурологически ориентированная модель обучения РКИ, разработанная на материале спецкурса и строящаяся на коммуникативно-интерактивной основе, дает возможность иностранным учащимся познакомиться с культурой Санкт-Петербурга и использовать полученные знания в межкультурной коммуникации.
14 декабря в Москве в Библиотеке иностранной литературы Иван Толстой, историк литературы и обозреватель Радио Свобода представил свое исследование о творчестве Бориса Пастернака. Исследование Толстого «Отмытый роман. Загадки первого русского издания "Доктора Живаго"» — это международная литературная сенсация, открывающая еще одну страницу истории холодной войны. Суть сенсации такова — первое издание романа «Доктор Живаго», за которую Пастернак был удостоен Нобелевской премии по литературе, было осуществлено в 1958 году Центральным разведывательным управлением США. Каким образом? Об этом рассказывает Иван Толстой.
— А не было ли решение о присуждении в 1958 году Нобелевской премии Борису Пастернаку за его знаменитый роман «Доктор Живаго» политизированным?
— Отчасти было. Шла холодная война. Шло противоборство разведок, шло противоборство идеологий. Борис Пастернак был человеком, который в Советском Союзе находился под половинчатым запретом. Кое-какие пьесы в переводах Пастернака ставились в Москве, Ленинграде и других городах. Да, кое-какие стихи Пастернака печатались, но очень мало. Оригинальных стихов Бориса Леонидовича с 1945 года не переиздавалось до 1958-го. И он жаждал увидеть свое произведение на Западе. Об этой жажде, в общем, стало известно довольно скоро. К Пастернаку были посланы гонцы за соответствующей рукописью — за рукописью романа. И, конечно же, об этом узнала и американская разведка. Когда в Москве «Гослитиздат» отказывался выпускать роман «Доктор Живаго», было совершенно понятно, что его захотят использовать на Западе. Его использовали. Поэтому нобелевский комитет, безусловно, принял решение, которое можно интерпретировать, как политическое. Но это не единственная интерпретация, Андрей. Другая — это художественные заслуги Пастернака перед русской и мировой литературой.
— Какую роль, согласно вашему исследованию, сыграло ЦРУ в том, чтобы роман Бориса Пастернака увидел свет на русском языке в том его варианте, в котором его подготовил сам автор?
— ЦРУ получило роман. Каким образом — это не до конца известно. Говорят о том, что рукопись была тайным образом снята во время остановки самолета в каком-то аэропорту, и роман во время вынужденного простоя за два часа быстренько сфотографировали. Так это или нет — до конца достоверно неизвестно, но рукопись оказалась в руках американской разведки, которая повела две линии — американскую и европейскую. И одна из этих линий победила. Это была голландская линия и издательство под названием «Мутон» (Mouton), что в переводе с французского означает «баран». Название «Мутон» на титульном листе этой книги не стоит и нигде не фигурирует: издание вышло как бы без имени настоящего издателя. Узнав, что книга уже готова, издатель первого «Живаго», то есть итальянского, Джакомо Фельтринелли (Jacomo Feltrinelli), срочно приехал в Гаагу, где книга была напечатана, к «Мутону» и устроил страшный скандал: он хотел, чтобы на книге стояло имя Фельтринелли, его, самого первого издателя. Он надеялся получить и русское издание тем самым в свои руки. «Мутон» согласился и на титульном листе голландского издания стоит слово «Фельтринелли» без мягкого знака — «Фелтринелли».
— Вернусь я к политической стороне этой всей истории. Понятно, какие цели преследовало ЦРУ: это мощный идеологический удар по Советскому Союзу, когда блестящее произведение русского писателя выходит за границей. Если бы ЦРУ не включилось в игру, получается, что роман так и не увидел бы света или все равно рукопись просочилась бы за границу?
— Во-первых, роман очень большой и издавать его дорого. На русском языке не понятно, кто, кроме ЦРУ, мог бы взяться за издание и финансировать эту книгу. Русских читателей под эту книгу на Западе было не очень много. В 1958 году мало кто купил бы это издание и тем самым оправдал бы расходы издателей. Была причина и юридическая: Фельтринелли претендовал на русское издание, но его не издавал, а не издавал Фельтринелли его по тем же самым финансовым причинам, потому что кому он продал бы эту книгу. Явилось ЦРУ, которое все это и организовало.
— А у вас, как у серьезного исследователя творчества Пастернака, есть сомнения в том, что опубликована действительно аутентичная рукопись или нет?
— У меня нет никаких сомнений в том, что опубликована неаутентичная рукопись. Опубликован один из вариантов, Пастернаком не правленый, поэтому Нобелевская премия, увы, присуждена за бракованный текст.
— Сильно бракованный?
— Очень сильно. Ну, там пропущены целые строчки, эпиграфы, масса смысловых каких-то несоответствий, опечатки многочисленные, там — кто-то подсчитывал — около 600 ошибок и ошибочек. Правильную рукопись Пастернака нельзя было выпустить на Западе в те сроки и таким образом, чтобы… Друзья не могли это сделать, потому что у друзей не было денег, а с ЦРУ они связываться не хотели. Один из друзей Пастернака — графиня Жаклин де Пруайяр, которой была прислана самим Борисом Леонидовичем самая правильная рукопись, выправленная, она не могла отдать ее в издательство, которое предлагало ЦРУ, потому что ее имя было бы тем самым связано с ЦРУ, и это было бы концом ее карьеры, как слависта.
— Скажите, Иван, а когда же впервые увидела свет настоящая, полная, окончательная, каноническая рукопись «Доктора Живаго»?
— Когда прошло почти десять лет. В 1967 году Жаклин де Пруайяр договорилась с мичиганским издательством, с издательством Мичиганского университета о выпуске правильного текста.
— Знал ли сам Пастернак о том, что та рукопись, которую он отправлял за границу через своих друзей, претендует на Нобелевскую премию? Известно, что писатель вынужден был под давлением советского правительства отказаться от этой престижной литературной награды. Он понимал, на что он идет, когда он отправлял рукопись за границу?
— Пастернак шел именно на громкий, огромный успех, даже связанный со скандалом. Он шел на все для того, чтобы его любимое детище, плод его десятилетней работы увидел бы свет. Пастернак предвидел и гонения, предвидел и хулу, но он предвидел и хвалу понимающего читателя. Пастернак сам замыслил всю эту историю с изданием и иностранным, и по-русски, со всякими тайнами, со всякими недоговоренностями на Западе. Пастернак запланировал этот успех и смастерил его.
— Подозревая, что в эту игру включится ЦРУ или этого даже Пастернак не мог предусмотреть?
— Я думаю, что он об этом не думал. Никто тогда не говорил ни о каком ЦРУ. Он понимал, что его друзья — это люди обеспеченные. Пастернаку в голову не приходило, что этим займется какая-то разведка. Если бы не возникло юридической сложности между итальянским издателем Фельтринелли и друзьями Пастернака, ЦРУ и не вмешалось бы, в этом не было бы необходимости. Необходимость возникла только тогда, когда, с точки зрения американской внешней политики, необходимо было продемонстрировать всему миру, что ХХ съезд партии, который состоялся в Москве в 1956 году, не дал того освобождения от цензуры, того облегчения политического климата, о котором трубил Советский Союз. Мысль, которую я провожу через всю книгу, заключается в следующем: если советская разведка в своих действиях не останавливалась не перед чем, использовала яды, использовала похищения людей, то американская разведка (по крайней мере, в том, что нам известно в этой области, может быть, нам не все известно) использовала против Москвы, против Советского Союза, против коммунистической идеологии, как это ни странно, русскую литературу, русскую культуру, ту самую, которую советское правительство запрещало советским людям знать, любить и помнить.
